А. В. Петровский «Введение в психологию»

Часть I
ПРЕДМЕТ И ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ

Глава 1
ИСТОРИЧЕСКИЙ ПУТЬ РАЗВИТИЯ ПСИХОЛОГИИ

Слово «психология» появилось в XVI веке в западноевро­пейских текстах. Тогда языком учености была латынь. Составили же его из двух древнегреческих слов: «psyche» (душа) и «logia» (понимание, знание). В этих древнегреческих терминах осели смыслы, преобразованные двухтысячелетней работой великого множества умов. Постепенно слово «психолог» вошло в оборот повседневной жизни. В пушкинской «Сцене из «Фауста» Мефи­стофель говорит: «Я психолог… о, вот наука!»

Но в те времена психологии как отдельной науки еще не было. Психологами называли знатоков души, человеческих страс­тей и характеров. Научное же знание отличается от житейского тем, что оно, опираясь на силу абстракции и общечеловеческого опыта, открывает законы, которые правят миром. Для естест­венных наук это очевидно. Опора на изученные ими законы позволяет предвосхищать грядущие события — от нерукотворных солнечных затмений до эффектов контролируемых людьми ядер­ных взрывов.

Конечно, психологии по своим теоретическим достижениям и практике изменения жизни куда как далеко, например, до физики. Ее явления неизмеримо превосходят физические по сложности и возможности познания. Великий физик Эйнштейн, знакомясь с опытами великого психолога Пиаже, заметил, что

изучение физических проблем — это детская игра сравнительно с загадками детской игры.

Только к середине XIX века психология из разрозненных знаний стала самостоятельной наукой. Это вовсе не значит, что в предшествующие эпохи представления о психике (душе, созна­нии, поведении) были лишены признаков научности. Они проре­зывались в недрах естествознания и философии, педагогики и ме­дицины, в различных явлениях социальной практики.

Веками осознавались проблемы, изобретались гипотезы, стро­ились концепции, готовившие почву для современной науки о психической организации человека. В.этом вечном поиске науч­но-психологическая мысль очерчивала грани своего предмета.

1. Античная Некогда студенты шутили, советуя на экзамене

психология по любому предмету на вопрос о том, кто его впервые изучал, смело отвечать: «Аристотель» (384—322 до н.э.). Этот древнегреческий философ и естествоиспы­татель заложил первые камни в основание многих дисциплин. Его по праву следует считать также отцом психологии как науки. Им был написан первый курс общей психологии «О душе». Сначала он изложил историю вопроса, мнения своих предшественников и объяснил отношение к ним, а затем, используя их достижения и просчеты, предложил свои решения. Заметим, что касаясь пред­мета психологии, мы следуем в своем подходе к этому вопросу за Аристотелем.

Как бы высоко ни поднялась мысль Аристотеля, обессмертив его имя, невозможно сбрасывать со счетов поколения древнегре­ческих мудрецов, притом не только философов-теоретиков, но и испытателей природы, натуралистов, медиков. Их труды — это предгорья возвышающейся в веках вершины: учения Аристотеля о душе, которому предшествовали революционные события в ис­тории представлений об окружающем мире.

Анимизм. Появление древних представлений об окружающем мире связано с анимизмом (от латин. «anima» — душа, дух) — верой в скрытый за видимыми вещами сонм духов (душ) как особых «агентов» или «призраков», которые покидают челове­ческое тело с последним дыханием, а по некоторым учениям (например, знаменитого философа и математика Пифагора), являясь бессмертными, вечно странствуют по телам животных и растений. Древние греки называли душу словом «псюхе». Оно и дало имя нашей науке.

В имени сохранились следы изначального понимания связи жизни с ее физической и органической основой (сравните рус­ские слова: «душа, дух» и «дышать», «воздух»). Интересно, что уже

в ту древнейшую эпоху, говоря о душе («псюхе»), люди как бы соединяли в единый комплекс присущее внешней природе (воздух), организму (дыхание) и психике (в ее последующем понимании). Конечно, в своей житейской практике они все это прекрасно различали. Знакомясь с их мифами, нельзя не восхи­щаться тонкостью понимания стиля поведения своих богов, отличающихся коварством, мудростью, мстительностью, завистью и иными качествами, которыми наделял небожителей творец мифов — народ, познавший психологию в земной практике своего общения с ближними.

Мифологическая картина мира, где тела заселяются душами (их «двойниками» или призраками), а жизнь зависит от произвола богов, веками царила в общественном сознании.

Гилозоизм. Революцией в умах стал переход от анимизма к ги­лозоизму (от греч. слова «hyle», означающего вещество, материя и «zoe» — жизнь). Весь мир — универсум, космос мыслился отныне изначально живым. Границы между живым, неживым и психиче­ским не проводилось. Все это рассматривалось как порождение единой первичной материи (праматерии), и, тем не менее, новое философское учение стало великим шагом на пути познания природы психического. Оно покончило с анимизмом (хотя он и после этого на протяжении столетий, вплоть до наших дней, находил множество приверженцев, считающих душу внешней для .тела сущностью). Гилозоизм впервые поставил душу (психику) под общие законы естества. Утверждался непреложный и для совре­менной науки постулат об изначальной вовлеченности психиче­ских явлений в круговорот природы.

Гераклит и идея развития как закона (логоса). Гилозоисту Гераклиту космос явился в образе «вечно живого огня», а душа («психея») — в образе его искорки. Все сущее подвержено вечному изменению: «Наши тела и души текут как ручьи». Другой афоризм Гераклита гласил: «Познай самого себя». Но в устах философа это вовсе не означало, что познать себя — значит уйти вглубь собственных мыслей и переживаний, отвлекшись от всего внешнего. «По каким бы дорогам ни шел, не найдешь границ души, так глубок ее Логос», — учил Гераклит.

Этот термин «лого с», введенный Гераклитом, но применяе­мый поныне, приобрел великое множество смыслов. Но для него самого он означал закон, по которому «все течет», по которому явления переходят друг в друга. Малый мир (микрокосм) отдельной души подобен макрокосму всего миропорядка. Поэтому постигать себя (свою психею) — значит углубляться в закон (Логос), кото­рый придает вселенскому ходу вещей сотканную из противоречий и катаклизм динамическую гармонию.

После Гераклита (его называли «темным» из-за трудности понимания, и «плачущим», так как будущее человечества он считал еще страшнее настоящего) в запас средств, позволяющих читать «книгу природы» со смыслом, вошла идея закономерного развития всего сущего.

Демокрит и идея причинности. Учение Гераклита о том, что от закона (а не от произвола богов — властителей неба и земли) зависит ход вещей, перешло к Демокриту. Сами боги, в его изображении, — ничто иное как сферические скопления огненных атомов. Человек также создан из различного сорта атомов. Самые подвижные из них — атомы огня. Они образуют душу.

Единым и для души и для космоса он признал закон, согласно которому нет беспричинных явлений, но все они — неотвратимый результат столкновения непрерывно движущихся атомов. Случайными кажутся события, причины которых мы не знаем.

Демокрит говорил, что хотя бы одно причинное объяснение вещей предпочтет царской власти над персами. (Персия была тогда сказочно богатой страной.) Впоследствии принцип причин­ности назвали детерминизмом. И мы увидим, как именно благодаря ему добывалось крупица за крупицей научное знание о психике.

Гиппократ и учение о темпераментах. Демокрит дружил со знаменитым медиком Гиппократом. Для медика важно было знать устройство живого организма, причины, от которых зависят здоровье и болезнь. Такой причиной Гиппократ считал пропор­цию, в которой смешаны в организме различные «соки» (кровь, желчь, слизь). Пропорция в смеси была названа темпераментом. С именем Гиппократа связывают дошедшие до наших дней названия четырех темпераментов: сангвинический (преобладает кровь), холерический (желтая желчь), меланхолический (черная желчь), флегматический (слизь). Для будущей психологии этот объяснительный принцип при всей его наивности имел важное значение. Недаром названия темпераментов сохранились поныне. Во-первых, на передний план ставилась гипотеза, согласно кото­рой все бесчисленные различия между людьми можно уместить в несколько общих картин поведения. Тем самым Гиппократ положил начало научной типологии, без которой не возникли бы современные учения об индивидуальных различиях между людь­ми. Во-вторых, источник и причину различий Гиппократ искал внутри организма. Душевные качества ставились в зависимость от телесных.

О роли нервной системы в ту эпоху еще не знали. Поэтому типология являлась, говоря нынешним языком, гумораль­ной (от латин. «humor» — жидкость). Следует, впрочем, заме-

тить, что в новейших теориях признается теснейшая связь между нервными процессами и жидкими средами организма, его гормо­нами (греческое слово, означающее то, что возбуждает). Отныне и медики, и психологи говорят о единой нейрогуморальной регуля­ции поведения.

Анаксагор и идея организации. Афинский философ Анаксагор не принял ни гераклитово воззрение на мир как огненный поток, ни демокритову картину атомных вихрей. Считая природу состоя­щей из множества мельчайших частиц, он искал в ней начало, благодаря которому из беспорядочного скопления и движения этих частиц возникают целостные вещи. Из хаоса — организованный космос. Он признал таким началом «тончайшую вещь», которой дал имя «нус» (разум). От того, какова степень его представлен-ности в различных телах, зависит их совершенство. Однако «чело­век, — говорил Анаксагор, — является самым разумным из живот­ных вследствие того, что имеет руки». Выходило, что не разум, а телесная организация человека определяет его преимущества.

Таким образом, все три принципа, утвержденные Гераклитом, Демокритом, Анаксагором создавали главный жизненный нерв будущего научного способа осмысления мира, в том числе и на­учного познания психических явлений. Какими бы извилистыми путями ни шло это познание в последующие века, оно имело своими регуляторами три идеи: закономерного развития, причинно­сти и организации (системности). Открытые древнегреческим умом две с половиной тысячи лет назад объяснительные принципы стали на все времена основой объяснения душевных явлений.

Софисты: поворот от природы к человеку. Новую особенность этих явлений открыла деятельность философов, названных со­фистами («учителями мудрости»). Их интересовала не природа с ее независящими от человека законами, но сам человек, которого софист Протагор назвал «мерой всех вещей». Впоследствии софи­стами стали называть лжемудрецов, которые с помощью различных уловок выдают мнимые доказательства за истинные. Но в истории психологического познания деятельность софистов открыла новый объект: отношения между людьми, которые объяснялись с помощью средств, призванных доказать и внушить любое положение, независимо от его достоверности.

В связи с этим детальному обсуждению были подвергнуты приемы логических рассуждений, строение речи, характер отно­шений между словом, мыслью и воспринимаемыми предметами. Как можно что-либо передать посредством языка, спрашивал софист Горгий, если его звуки ничего общего не имеют с обозначаемыми ими вещами? И это не софизм в смысле

логического ухищрения, а реальная проблема. Она, как и другие вопросы, обсуждавшиеся софистами, подготавливала развитие нового направления в понимании души. Были оставлены поиски ее природной «материи» (огненной, атомной и др.). На передний план выступили речь и мышление, как средство манипулирования людьми.

Из представлений о душе исчезали признаки ее подчинен­ности строгим законам и неотвратимым причинам, действующим в физической природе. Язык и мысль лишены подобной неотвра­тимости. Они полны условностей и зависимости от человеческих интересов и пристрастий. Тем самым, действия души приобретали зыбкость и неопределенность. Возвратить им прочность и надеж­ность, но коренящиеся не в вечных законах мироздания, а в ее собственном внутреннем устройстве, стремился Сократ.